Не от хвори, не от боли,

не от снов, томящих плоть –

от позора и неволи

охрани меня, Господь!

Чтобы долбанных соседей

далеко не посылал,

чтобы в дружеской беседе

ничего на них не клал.

С раболепием особым –

я прошу лишь одного:

ты смотри за мною в оба –

чтоб не слямзил где чего!

Чтоб утрат не знал я горечь

иль досрочно не почил,

чтобы сам какую сволочь

невзначай не замочил.

чтобы с тёщей был – как шёлков,

дочку матом не бранил,

чтоб с какой-нибудь кошёлкой

я жене не изменил.

Чтобы был, как из железа,

правдой очи мог колоть –

от меня, головореза,

защити меня, Господь!

Чтоб фальшивые червонцы

не чеканил, обалдуй.

Чтоб на статуе из бронзы

не царапал слово «УЙ».

Меня любило баб немало.

Такие, братец мой, дела.

Одна с бухгалтером сбежала,

другая – к шулеру ушла.

Танцовщица меня любила –

всю ночь поила коньяком.

Всю боль, всю жажду утолила,

но оказалась мужиком.

С военврачом слиняла третья –

польстилась, дура, на мундир.

Четвёртую хотел воспеть я,

но та рванула на Таймыр.

Исчез в тумане берег дальний,

отбарабанили дожди…

Но почему ж так идеально

мы с ним друг другу подошли?!

Одна красавица – Венера! –

к бомжу сбежала под мосток…

Зачем, возьми её холера,

я посвятил ей столько строк?!

И понял я башкою слабой,

Что, верно, сам я был не тот:

Ведь я поэт. А значит – баба!

Отсюда, блин, и весь компот…

Шестая смылась к интенданту…

Не вой, мой грустный рог! Держись!

Наворовал он провианту

на всю оставшуюся жизнь…